проскочит, не сворачивая. Можно было метнуться в сторону, как затравленный заяц, но только этого преследователь и ждал. Оля остановилась и молча уставилась на Рыжего. Склонив голову, как лидийский боевой бык на корриде, тот вращал педалями и тренькал звонком, но не сворачивал. Оля тоже приросла к месту, вдруг поняв с несвойственным ей упрямством, что скорее умрет, чем сделает шаг в сторону. У нее не было мысли отомстить ему за издевательство, она просто не хотела становиться зайцем.

До последней секунды Рыжий ждал, что девчонка отойдет, но ошибся в своей жертве и, когда тормозить было поздно, резко отвернул руль и полетел в канаву.

Оле не было его жалко, хотя выжженная солнцем и потрескавшаяся земля с осколками белых острых камней была похожа на щербет и тверда, как камень. Ей стало страшно, когда он завыл, пытаясь вылезти из-под своего велосипеда. Рыжему помогли прохожие, словно материализовавшиеся из горячего воздуха: вытащили из канавы и положили на дороге.

Она не стала глазеть на своего поверженного врага, пошла дальше, и только представляла его разбитые в кровь локти и колени, бурую кровь, припорошенную белой пылью, и боль, которую он испытывал.

К поезду в Феодосию они с мамой добирались на том же бокастом автобусе, который битком набился в Планерском. Все ехали на вокзал и утрамбовывали друг друга чемоданами, держа их перед собой, как щиты. Каждый влезающий в узкие двери казавшегося резиновым автобуса походил на маленький бульдозер, сминающий на своем пути препятствия.

Зажатая со всех сторон чемоданами, Оля стояла на одной ноге и яростно жевала соленый огурец. Гору с самолетом на вершине заслонил толстый дядька, который скулил из-за отдавленной ноги и прижимался к окну. Но он не помешал Оле снова представить спасшегося летчика, который в первый раз отряхнул брюки и вдруг повернулся к ней лицом. Воображение сыграло с ней злую шутку: это был Рыжий.

Огурцов из продмага хватило до автовокзала в Феодосии. Ощутив соленый привкус во рту, Оля вскинулась и проснулась: губу во сне прикусила. Автобус тормозил возле знакомого продмага.

Как потом Оля ни пыталась заменить тайком прокравшегося в ее фантазии Рыжего на более героический персонаж, ничего не получалось. Его ежевечерние бдения под окном обрели для нее сакральный смысл, и теперь уже на безопасном для мечтаний расстоянии она могла домысливать черты и поступки Рыжего, не боясь разочарований. Чем больше она представляла себе Рыжего, тем менее реальным он становился. Потеснив летчика на Планерной горе, он шагнул на широкие просторы девичьего воображения, где обретал то мученические черты героя-молодогвардейца Олега Кошевого, то загадочность графа Монте-Кристо, то сумрачность Овода до тех пор, пока вовсе не утратил своей идентичности и даже перестал быть рыжим. Черт его лица Оля не помнила: каждый раз оно складывалось из черт героев кино и книг, как мозаика из цветных стеклышек в калейдоскопе.

На следующий год тетка продала дом в поселке и переехала «поближе к цивилизации» — в Феодосию. С тех пор в Щебетовку Оля не приезжала. Со временем и летчик, и Рыжий, как герои сказок, остались в прошлом, только велосипеды Оля не любила и даже Гришку оберегала от купленного мужем четырехколесного, а потом и двухколесного транспорта.

Зачем она приехала в Щебетовку, Оля по-прежнему не знала. Старый теткин дом стоял за добротным кирпичным забором, надежно защищавшим сад от посторонних глаз. Оля медленно прошла до конца улицы и остановилась на перекрестке возле покосившейся доски объявлений. Оставалось так же медленно пройти обратно, сесть на остановке и ждать автобуса в Феодосию. А что она хотела?

Для того чтобы потянуть время, Оля стала читать объявления, адресованные в основном отдыхающим: старый дельфинарий на Биостанции — были, новый дельфинарий в Коктебеле — были, сафари-парк «Тайган» в Белогорске — не были, далековато. Экскурсия на Планерную гору с катанием на парапланах двадцать седьмого июня в десять утра и шестнадцать вечера, сбор в Коктебеле на улице Десантников у зеленого микроавтобуса с желтой надписью «Парапланы». Оля перечитала объявление и посмотрела на часы.

Если в прошлое не вернуться по горизонтальной плоскости, может быть, получится по вертикальной? Если рейсовый автобус не стал машиной времени, может быть, назад в прошлое — к летчику на горе, к тому, что живо и трепещет внутри — унесет параплан? Цель приезда — «просто так» — оставляла простор для импровизаций.

— Я инструктор, — помахал Оле рукой сухопарый мужчина лет пятидесяти с загаром оттенка копчености: словно сначала его подержали на жаровне, а потом высушили на соленом морском ветру. — Вы последняя, больше мест нет.

— Едем на хребет Узун-Сырт! — объявил водитель — здоровый детина — и протянул Оле, севшей на единственное свободное место на переднем сиденье, бутылку с питьевой водой. — Ваш паек.

Он тоже загорелый, лицо молодое, а коротко стриженные волосы седые, как в фильме «Сказка о потерянном времени», когда злые волшебники превратили не ценящих время школьников в старичков.

— Вы же Планерную гору обещали, — встрял кто-то с заднего сиденья. — Ту, что на границе степного и горного Крыма.

В любой экскурсионной группе, как бы мала она ни была, находится тот, кто пытается показать, что знает больше других.

— Так это она и есть — гора Клементьева, — хохотнул водитель и подмигнул в зеркало заднего вида сидящему за его спиной инструктору: чайников везем. — Там в советское время первые планеристы тренировались. Один разбился, Петр Клементьев, в 1924 году. Вот в его честь Узун-Сырт и переименовали — гора Клементьева. Планерная гора.

Подъем оказался не таким уж долгим, как можно было ожидать, — только и успели узнать, что хребет напоминает подкову, растянутую по бокам на семь с половиной километров. На север от него простирается степь, а с юга теснятся горы.

На Узун-Сырте «талисман» этих мест Максимилиан Волошин бросил шляпу на ветер, но она не послушалась закона земного притяжения, а продолжала парить благодаря восходящим воздушным потокам. Этот трюк не остался незамеченным, поскольку спутником Волошина был известный авиатор, внук художника Айвазовского — Константин Арцеулов, который и превратил эти места в «колыбель» советской авиации. Оля посмотрела по сторонам: пологие холмы и долина внизу и правда — гигантская колыбель. Пока в Коктебеле культурно отдыхал литературно-артистический бомонд, потрясая аборигенов свободой нравов, авиаторы осваивали гору, да так активно, что на целых сорок восемь лет поселок утратил название «края голубых холмов» и превратился в Планерское.

На горе оказалось людно, как на городском пляже Феодосии в одиннадцать часов утра. В небе крутились черные точки размером не больше мухи. Экскурсанты задрали головы